Долгая дорога к Дому…
В Сормове нашем…
(нужно писать «в Сормово нашем», но рука не дает)
Я выросла в уголке промышленного района города Горького — Сормово. Моим родителям было в тот момент за 40, я была 4-м ребенком в семье.
Мама с Украины, из Полтавской области, из дома уехала в 1931 году, а в 1933 почти вся ее семья умерла с голоду. Отец из нижегородской деревни, после армии пришел на производство столяром-плотником. В 41 году, еще до войны, родился мой старший брат. В 43 родилась старшая сестра, когда отец строил в Сормово завод для выпуска снарядов к Катюшам.
Отец строил и тот дом, в котором жила наша семья. Двухэтажный, двухподъездный, в нем были все удобства, вплоть до ванны. Окна нашей квартиры выходили в сад, который узкой 5-ти метровой лентой тянулся в ряду садов-близнецов от дома до речки Левинки метров 100.
Средняя сестра и я появились уже после войны. Поднимать 4-х детей было очень тяжело… Поэтому помню кур во дворе, поросенка, участки под картофель в пригороде, и конечно — за домом сад и огород. В общем, к работе на земле мы были привычны.
Часть нашей большой семьи в том Саду. Когда еще все были живы…
Хутор — хуторок…
Из всех родных к моменту моего рождения у нас осталась только мамина старшая сестра, жившая с семьей в Старой Андреевке Донецкой области. Мне посчастливилось побывать у них 3 раза. Там я попробовала парное молоко, вкуснющие жердели, застилающие сплошным ковром подсохшую навозную кучу, блины со свежим янтарным медом из глиняной крынки…
Вечерами мама с тетей Шурой стелили половички на ступени крыльца, ставили большую миску жареных семечек… Мы все усаживались на эти ступени, и в теплом, одуряющее пахнувшем полынью, воздухе взлетало волшебное двухголосье удивительных украинских песен.
Я никогда не забуду ощущения ласковой сказки, которое окутывало меня там, на нашей Украине, родине моей мамы…
Мама с еще теплым караваем на фоне летней кухни в Старой Андреевке…
А я такая городская…
Летом все мои подружки разъезжались по деревням к бабушкам, а я почти на все лето отправлялась в пионерский лагерь, где начальником был мой старший брат, и где я научилась всему, чему можно было там научиться: играть в теннис, бадминтон, пионербол, футбол, волейбол. Там я рисовала, выжигала на фанере, играла в шахматы, пела, плясала, играла принцесс и бабу Ягу в наших постановках, чистила картошку, пилила, строгала, собирала планеры в кружке…
Это я в День Нептуна: княжна, которую должен утопить Стенька…
Осенью мы все возвращались домой, и мои подружки вдруг начинали говорить на «о», магазИн превращался в магАзин, киломЕтр в килОметр… И я, бывало, с чувством собственного превосходства восклицала: «Дерёвня!..»
Дерёвня…
В нашей среднерусской деревне в первый раз я оказалась, когда нас послали от завода в колхоз на лен. Небольшая деревенька на высоче-е-е-нном берегу маленькой речки, вода из колодца поднималась огромным, метра 2-2,5 в диаметре, колесом в очень большом ведре. Больше нигде я таких колодцев не видела.
Вот нашла в интернете похожее…
Это в Суздале.
Колодец в Суздале, похожий на тот, из моей юности… Источник
Нам повезло: в сентябре 1973 года было тепло, как летом. Мы работали на току с местными тетечками, которые относились к нам, как к своим дочкам. Бабулечка, у которой разместилось 8 девчонок, топила нам колхозное молоко в печке, и я вдруг поняла, что пенки — это так вкусно! Она пекла нам пироги с яблоками, которые приносили нам соседки. И разрешала нам мыться в своей маленькой баньке по-черному. Мы были в той ласковой осени, как у Христа за пазухой…
Вот тогда я вдруг поняла, я до слез по ночам вдруг почувствовала, что у меня, у всех, в городе рожденных, нет своей тропки к речке, нет любимой березы, которой можно поплакаться… Мы не видели такого звездного неба, таких необъятных просторов…
Тогда я для себя решила: если у меня будут дети, я хочу, чтобы у них была Малая Родина, даже если жить они будут в городе. Вот оттуда, да еще из украинских степей, берет свое начало моя долгая дорога к Дому…